Неточные совпадения
Нельзя было простить работнику, ушедшему
в рабочую пору домой потому, что у него отец
умер, как ни жалко было его, и надо было расчесть его дешевле за прогульные
дорогие месяцы; но нельзя было и не выдавать месячины старым, ни на что не нужным дворовым.
Окончив курсы
в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную
дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни
в гимназии, ни
в университете, ни после на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат был самый близкий ему по душе человек, но он служил по министерству иностранных дел, жил всегда за границей, где он и
умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
Как только будет можно, отправлюсь — только не
в Европу, избави боже! — поеду
в Америку,
в Аравию,
в Индию, — авось где-нибудь
умру на
дороге!
— Э-эх! человек недоверчивый! — засмеялся Свидригайлов. — Ведь я сказал, что эти деньги у меня лишние. Ну, а просто, по человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь» же была она (он ткнул пальцем
в тот угол, где была усопшая), как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли,
в самом деле, жить и делать мерзости, или ей
умирать?». И не помоги я, так ведь «Полечка, например, туда же, по той же
дороге пойдет…».
«Полуграмотному человеку, какому-нибудь слесарю, поручена жизнь сотен людей. Он везет их сотни верст. Он может сойти с ума, спрыгнуть на землю, убежать,
умереть от паралича сердца. Может, не щадя своей жизни, со зла на людей устроить крушение. Его ответственность предо мной… пред людями — ничтожна.
В пятом году машинист Николаевской
дороги увез революционеров-рабочих на глазах карательного отряда…»
Девятнадцати лет познакомилась с одним семинаристом, он ввел ее
в кружок народников, а сам увлекся марксизмом, был арестован, сослан и
умер по
дороге в ссылку, оставив ее с ребенком.
— А может быть, это — прислуга. Есть такое суеверие: когда женщина трудно родит — открывают
в церкви царские врата. Это, пожалуй, не глупо, как символ, что ли. А когда человек трудно
умирает — зажигают дрова
в печи, лучину на шестке, чтоб душа видела
дорогу в небо: «огонек на исход души».
«Плох. Может
умереть в вагоне по
дороге в Россию. Немцы зароют его
в землю, аккуратно отправят документы русскому консулу, консул пошлет их на родину Долганова, а — там у него никого нет. Ни души».
В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим
дорогам, по океанам, из полушария
в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он
умер или сам воротился туда же.
[
В начале 80-х годов пять человек арестантов
умерло в один день от солнечного удара,
в то время как их переводили из Бутырского замка на вокзал Нижегородской железной
дороги.]
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а
в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть,
в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на
дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по
дороге, кому, то есть,
умирать в том году. Вот у нас
в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
— Прекрасная барыня, — отвечал мальчишка, — ехала она
в карете
в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель
умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама
дорогу знаю». И дала мне пятак серебром — такая добрая барыня!..
Так шли годы. Она не жаловалась, она не роптала, она только лет двенадцати хотела
умереть. «Мне все казалось, — писала она, — что я попала ошибкой
в эту жизнь и что скоро ворочусь домой — но где же был мой дом?.. уезжая из Петербурга, я видела большой сугроб снега на могиле моего отца; моя мать, оставляя меня
в Москве, скрылась на широкой, бесконечной
дороге… я горячо плакала и молила бога взять меня скорей домой».
Вот о кучерской жизни и мечтали «фалаторы», но редко кому удавалось достигнуть этого счастья. Многие получали увечье — их правление
дороги отсылало
в деревню без всякой пенсии. Если доходило до суда, то суд решал: «По собственной неосторожности». Многие простужались и
умирали в больницах.
Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле
дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила
умирать в небеса.
Аграфена видела, что матушка Енафа гневается, и всю
дорогу молчала. Один смиренный Кирилл чувствовал себя прекрасно и только посмеивался себе
в бороду: все эти бабы одинаковы, что мирские, что скитские, и всем им одна цена, и слабость у них одна женская. Вот Аглаида и глядеть на него не хочет, а что он ей сделал? Как родила
в скитах, он же увозил ребенка
в Мурмос и отдавал на воспитанье! Хорошо еще, что ребенок-то догадался во-время
умереть, и теперь Аглаида чистотою своей перед ним же похваляется.
— Здравствуйте, моя
дорогая! — сказала она немножко
в нос, слабым, бледным голосом, с расстановкой, как говорят на сцене героини, умирающие от любви и от чахотки. — Присядьте здесь… Я рада вас видеть… Только не сердитесь, — я почти
умираю от мигрени и от моего несчастного сердца. Извините, что говорю с трудом. Кажется, я перепела и утомила голос…
Мне было неловко видеть ее печаль при свидании с нами; я сознавал, что мы сами по себе ничто
в ее глазах, что мы ей
дороги только как воспоминание, я чувствовал, что
в каждом поцелуе, которыми она покрывала мои щеки, выражалась одна мысль: ее нет, она
умерла, я не увижу ее больше!
Я подошел к ней и начал ей наскоро рассказывать. Она молча и пытливо слушала, потупив голову и стоя ко мне спиной. Я рассказал ей тоже, как старик,
умирая, говорил про Шестую линию. «Я и догадался, — прибавил я, — что там, верно, кто-нибудь живет из
дорогих ему, оттого и ждал, что придут о нем наведаться. Верно, он тебя любил, когда
в последнюю минуту о тебе поминал».
— Да, умирайте-ка! — бормотал Рыбин. — Вы уж и теперь не люди, а — замазка, вами щели замазывать. Видел ты, Павел, кто кричал, чтобы тебя
в депутаты? Те, которые говорят, что ты социалист, смутьян, — вот! — они! Дескать, прогонят его — туда ему и
дорога.
И вот, теперь он
умирает, не понимая, зачем понадобилось оторвать его от
дорогих сердцу интересов родины и посадить за решеткой
в берлинском зоологическом саду.
Многие сотни! А сколько еще было таких, кто не
в силах был идти и
умер по пути домой. Ведь после трупы находили на полях,
в лесах, около
дорог, за двадцать пять верст от Москвы, а сколько
умерло в больницах и дома! Погиб и мой извозчик Тихон, как я узнал уже после.
О, сколько беспокойств и хлопот причинил старушке этот вывоз дочерей: свежего, нового бального туалета у барышень не было, да и денег, чтобы сделать его, не обреталось; но привезти на такой блестящий бал, каковой предстоял у сенатора, молодых девушек
в тех же платьях,
в которых они являлись на нескольких балах, было бы решительно невозможно, и бедная Юлия Матвеевна, совсем почти
в истерике, объездила всех местных модисток, умоляя их сшить дочерям ее наряды
в долг; при этом сопровождала ее одна лишь Сусанна, и не ради туалета для себя, а ради того, чтобы Юлия Матвеевна как-нибудь не
умерла дорогой.
— Собралось опять наше трио, — заговорил он, —
в последний раз! Покоримся велениям судьбы, помянем прошлое добром — и с Богом на новую жизнь! «С Богом,
в дальнюю
дорогу», — запел он и остановился. Ему вдруг стало совестно и неловко. Грешно петь там, где лежит покойник; а
в это мгновение,
в этой комнате,
умирало то прошлое, о котором он упомянул, прошлое людей, собравшихся
в нее. Оно
умирало для возрождения к новой жизни, положим… но все-таки
умирало.
— Большой интерес тебе выходит через дальнюю
дорогу, — начала она привычной скороговоркой. — Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор
в важном доме. Вскорости получишь неожиданное известие от трефового короля. Падают тебе какие-то хлопоты, а потом опять падают какие-то небольшие деньги. Будешь
в большой компании, пьян будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя будет долгая. Если
в шестьдесят семь лет не
умрешь, то…
Алексей Абрамович и лошадь отправил было к нему, но она на
дороге скоропостижно
умерла, чего с нею ни разу не случалось
в продолжение двадцатилетней беспорочной службы на конюшне генерала; время ли ей пришло или ей обидно показалось, что крестьянин, выехав из виду барского дома, заложил ее
в корень, а свою на пристяжку, только она
умерла; крестьянин был так поражен, что месяцев шесть находился
в бегах.
Рассказал мне Николин, как
в самом начале выбирали пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих
умирать, таких, кому жизнь не
дорога, всех готовых идти на верную смерть, да еще предупредили, что ни один охотник-пластун родины своей не увидит. Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто
в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за отличие больше дают.
Она унесла с собою все, что мне до сих пор казалось желанным и
дорогим; все мои предположения, планы, намерения исчезли вместе с нею; самые труды мои пропали, продолжительная работа обратилась
в ничто, все мои занятия не имеют никакого смысла и применения; все это
умерло, мое я, мое прежнее я
умерло и похоронено со вчерашнего дня.
Неужели же не пора сдать
в архив это щеголянье, этот пошлый хлам вместе с известными фразами о том, что у нас, на Руси, никто с голоду не
умирает, и езда по
дорогам самая скорая, и что мы шапками всех закидать можем? Лезут мне
в глаза с даровитостью русской натуры, с гениальным инстинктом, с Кулибиным… Да какая это даровитость, помилуйте, господа? Это лепетанье спросонья, а не то полузвериная сметка.
— Это было хорошо,
дорогой синьор, и я обещал ему. Он
умер через пять дней после этих слов, а за два дня до смерти просил меня и других, чтоб его зарыли там, на месте, где он работал
в туннеле, очень просил, но это уже бред, я думаю…
— Отец мой! Отец мой! — повторил он, заплакав и ломая руки, — я не хочу лгать…
в моей груди… теперь, когда лежал я один на постели, когда я молился, когда я звал к себе на помощь Бога… Ужасно!.. Мне показалось… я почувствовал, что жить хочу, что мертвое все
умерло совсем; что нет его нигде, и эта женщина живая… для меня
дороже неба; что я люблю ее гораздо больше, чем мою душу, чем даже…
В нумерах некоей Либкнехт
умер некоторый миллионер, при котором,
в минуту смерти, не было ни родных, ни знакомых — словом, никого из тех близких и
дорогих сердцу людей, присутствие которых облегчает человеку переход
в лучшую жизнь.
Умер в Петропавловской крепости,
в одиночном заключении.], или шел к железной
дороге встречать перед вечером пассажирский поезд…
Воспользовавшись тем, что у нее начали перекрашивать
в девичьей пол, она написала Бегушеву такое письмо: «Мой
дорогой друг, позволь мне переехать к тебе на несколько дней; у меня выкрашена девичья, и я
умираю от масляного запаху!» На это она получила от Бегушева восторженный ответ: «Приезжайте, сокровище мое, и оживите, как светозарное светило, мою келью!» И вечером
в тот же день Домна Осиповна была уже
в доме Бегушева.
— Устал! Другой бы
умер давно. Ты говоришь, смерть примиряет, а жизнь, ты думаешь, не примиряет? Кто пожил, да не сделался снисходительным к другим, тот сам не заслуживает снисхождения. А кто может сказать, что он
в снисхождении не нуждается? Ты сделал, что мог, боролся, пока мог… Чего же больше? Наши
дороги разошлись…
Возвращение домой произвело на меня угнетающее впечатление, потому что я страшно устал и думал, что просто
умру дорогой от усталости. А Николай Матвеич, не торопясь, шагал своей развалистой походкой и, поглядывая на меня, улыбался своей загадочной улыбкой. Когда мы дошли до первых изб, я решил про себя, что больше ни за что
в мире не пойду рыбачить… От усталости мне просто хотелось сесть на землю и заплакать. А Николай Матвеич шагал себе как ни
в чем не бывало, и мне делалось совестно.
Обойдя кругом, переулками, Саша добрался до того места
в заборе, откуда
в детстве он смотрел на
дорогу с двумя колеями, а потом перелезал к ожидавшим Колесникову и Петруше.
Умерли и Колесников, и Петруша, а забор стоит все так же — не его это дело, человеческая жизнь! Тогда лез человек сюда, а теперь лезет обратно и эту сторону царапает носками, ища опоры, — не его это дело, смутная и страшная человеческая жизнь!
И, вероятно, от этого вечного страха, который угнетал ее, она не оставила Сашу
в корпусе, когда генерал
умер от паралича сердца, немедленно взяла его; подумав же недолго, распродала часть имущества и мебели и уехала на жительство
в свой тихий губернский город Н.,
дорогой ей по воспоминаниям: первые три года замужества она провела здесь,
в месте тогдашнего служения Погодина.
И был уверен, что они смеются, а они не поняли: от усталости сознавали чуть ли не меньше, чем он сам. У Андрея Иваныча к тому же разболелась гниющая ранка на ноге, про которую сперва и позабыл, — невыносимо становилось, лучше лечь и
умереть. И не поверили даже, когда чуть не лбом стукнулись
в сарайчик — каким-то чудом миновали
дорогу и сзади, через отросток оврага, подошли к сторожке.
— Ты знаешь,
дорогой Панкрат, — продолжал Персиков, отворачиваясь к окну, — жена-то моя, которая уехала пятнадцать лет назад,
в оперетку она поступила, а теперь
умерла, оказывается… Вот история, Панкрат, милый… Мне письмо прислали…
Он рассказал это им и
умер на
дороге в станицу.
То, что экипаж мой опрокидывается
в дороге, флакончики летят из кармана; опрокидываясь сам, я попадаю виском на один из флакончиков, раздавливаю его, осколок стекла врезывается
в мой висок, и я
умираю.
Их
в людей развить трудно; они — крайность одностороннего направления учености; мало того, что они
умрут в своей односторонности: они бревнами лежат на
дороге всякого великого усовершения, — не потому чтоб не хотели улучшения науки, а потому, что они только то усовершение признают, которое вытекло с соблюдением их ритуала и формы или которое они сами обработали.
После семи лет службы
в одном городе Ивана Ильича перевели на место прокурора
в другую губернию. Они переехали, денег было мало, и жене не понравилось то место, куда они переехали. Жалованье было хоть и больше прежнего, но жизнь была
дороже; кроме того,
умерло двое детей, и потому семейная жизнь стала еще неприятнее для Ивана Ильича.
— Это гретые тарелки-с, раскаленные-с! — говорил он чуть не
в восторге, накладывая разгоряченную и обернутую
в салфетку тарелку на больную грудь Вельчанинова. — Других припарок нет-с, и доставать долго-с, а тарелки, честью клянусь вам-с, даже и всего лучше будут-с; испытано на Петре Кузьмиче-с, собственными глазами и руками-с.
Умереть ведь можно-с. Пейте чай, глотайте, — нужды нет, что обожжетесь; жизнь
дороже… щегольства-с…
— Чтоб возблагодарить-с, за гостеприимство возблагодарить! Слишком понимаю-с! Алексей Иванович,
дорогой, совершенный, — ухватил он его вдруг за руку обеими своими руками и с пьяным чувством, чуть не со слезами, как бы испрашивая прощения, выкрикивал: — Алексей Иванович, не кричите, не кричите!
Умри я, провались я сейчас пьяный
в Неву — что ж из того-с, при настоящем значении дел-с? А к господину Погорельцеву и всегда поспеем-с…
Это было вполне достоверно потому, что один из двух орловских аптекарей как потерял свой безоар, так сейчас же на
дороге у него стали уши желтеть, око одно ему против другого убавилось, и он стал дрожать и хоша желал вспотеть и для того велел себе дома к подошвам каленый кирпич приложить, однако не вспотел, а
в сухой рубахе
умер.
— Ах, матушка, ничего ты не понимаешь!.. — объяснил генерал. — Ведь Тарас Ермилыч был огорчен: угощал-угощал
дорогого гостя, а тот
в награду взял да и
умер… Ну, кому приятно держать
в своем доме мертвое тело? Старик и захотел молитвой успокоить себя, а тут свечка подвернулась… ха-ха!..
Общее впечатление от такого дня похоже на то, что как будто где-то
умер дорогой человек, но вы еще сомневаетесь
в его смерти, и
в душе чувствуется смутный протест против этого уничтожения.
Правда, что без этой помощи человеку, закинутому
в суровые условия незнакомой страны, пришлось бы или
в самом скором времени
умереть от голода и холода, или приняться за разбой; правда также, что всего охотнее эта помощь оказывается
в виде пособия «на
дорогу», посредством которого якутская община старается как можно скорее выпроводить поселенца куда-нибудь на прииск, откуда уже большая часть этих неудобных граждан не возвращается; тем не менее человеку, серьезно принимающемуся за работу, якуты по большей части также помогают стать на ноги.